– Александр Борисович, чем вам запомнились детские годы?

– Мне кажется, что детство – счастливое время в жизни каждого человека. Ребёнок всегда настроен на хорошее. И у меня всё было замечательно. Я жил в Ташкенте, очень любил своих родителей. Жили мы достаточно бедно. Но тогда все жили бедно. Это было послевоенное время. Ни у кого не было особняков или роскошных машин, как сейчас. Все жили примерно одинаково. С 8 лет я стал заниматься музыкой. И это было бескрайнее счастье, которое продолжается до сих пор.

– Какие условия вам нужны для творчества?

– Меня часто спрашивают: «Что вам нужно, чтобы сочинять музыку – компьютер, рояль или морской пейзаж?» Я отвечаю: «Мне этого не нужно. Мне нужно, чтобы было тихо и чтобы вокруг никого не было». Знаете, композитор Густав Малер очень любил свою жену Альму. Об этом сюжете я написал оперу «Метаморфозы любви». Малер просил жену, когда он сочиняет, быть где-то поблизости, но не рядом. Он так говорил, потому что считал, что, когда он сочиняет – это ещё только черновики, наброски, баловство. И в то же время для него важно было знать, что жена где-то рядом, что он может подойти к ней, поцеловать её и вернуться в свою комнату. Вот такая позиция мне очень нравится. Густав Малер – один из моих кумиров в музыке.

– А кем ещё из композиторов вы восхищаетесь?

– Другой мой кумир – американский композитор Леонард Бернстайн. Я всю жизнь мечтал с ним встретиться. И, к счастью, мне представилась такая возможность. Это был 1989 год, Советский Союз ещё существовал. Я пришёл в американское посольство. Жду встречи со своим кумиром. Я видел его только по телевизору, видел его фотографии. Я очень трепетно к нему относился. Но я ужасно боялся: а вдруг я его не узнаю? Ведь фотография не показывает рост человека. А вдруг он двухметровый? А вдруг он маленький? Я волновался. И вот в комнату входит делегация, и её возглавляет Леонард Бернстайн. И я сразу понял: это он, я не могу его не узнать. Его окружало какое-то свечение, словно аура над головой. А ещё у него глаза светились. Он производил впечатление очень гармоничного человека. И у нас состоялась беседа, хотя я знал тогда на английском языке всего несколько фраз. Он пригласил меня в Америку.

– Вы продолжительное время жили и работали в США. Как там устроена культурная жизнь?

– В России культуру поддерживает государство, а в Америке всё по-другому. Если вам нужны деньги на проект, чтобы сыграли вашу симфонию, чтобы заплатить музыкантам, вы должны сами найти эти деньги. Для этого существует множество фондов. Но они поддерживают в основном американцев. Мне только пару раз удалось получить небольшие гранты. Это оказалось адски сложно. Чтобы получить деньги, нужно было иметь американскую биографию. Мой сын, который приехал в Америку мальчиком, сейчас делает более успешную карьеру как музыкант и композитор. У него есть американская биография. Его все знают. Ему дают гранты.

– Вы верите в Бога или в судьбу?

– Я не хожу в храм, не соблюдаю никаких обрядов. Я считаю, что судьба – это и есть Бог. Я всегда говорю: каждая счастливая случайность – это улыбка Бога.

– Что важнее для успеха – трудолюбие или талант?

– Важны обе эти вещи. Они дополняют друг друга. Я надеюсь, что я эти вещи сочетаю. Мне дан талант, о котором можно сказать словами Баратынского: «Мой дар убог, и голос мой не громок». Я чувствую, что Бог мне что-то такое подарил. И я стараюсь это исполнять. А трудолюбия мне не занимать. Я всё время работаю. Иногда я два часа говорю по «Скайпу» или что-то строчу на своём компьютере. Но в основном я пишу ноты, пишу ноты часами. И это и есть моя работа и моё трудолюбие. Пробиться новому человеку в сфере искусства очень трудно: и в литературе, и в музыке, и в театре – свои кланы.

– В чём особенность публики в России?

– В России много людей, влюблённых в искусство. Совсем не обязательно, чтобы человек что-то сам сочинял или писал. Есть люди, которым Бог дал талант любить и понимать творчество других. Я радуюсь, когда люди приходят послушать мою музыку.